— Мадина, как ты стала участником проекта «Возвращение барса»?

— Началось всё с неожиданного звонка. Оказалось, что в Осетии готовится проект по восстановлению кавказских барсов, и один из компонентов этого проекта — работа с населением силами волонтёров. У меня до этого был опыт участия в экологических акциях и налаженное взаимодействие с министерством природы и комитетом по делам молодёжи республики. Поэтому меня рекомендовали координатору проекта. 

На тот момент я не была настроена браться за новый проект, потому что это отвлечение от других планов, погружение в новую тему, но, несмотря ни на что, я почему-то сразу приняла решение. Барсы всё-таки у нас у всех в душе. Нельзя было отказаться стать частью истории возвращения этих хищников на родину. 

С сентября прошлого года мы стали работать над формированием волонтёрского корпуса. Интересна уникальность этого проекта на моём личном опыте. Мы очень тесно взаимодействовали и с научными специалистами, и с природоохранными организациями, с органами власти. Поэтому получилась командная работа. В нас многие не верили, мы изначально ощущали себя белыми воронами, которые горят какой-то идеей. Часто сталкивались с вопросом: «Вы что, правда верите, что у нас выпустят барсов?».

— Ты считаешь проект успешным?

— Главную задачу мы решили. Мы содействовали тому, что было принято решение выпускать животных здесь, в Осетии, проинформировали об этом всех, смогли у кого-то отношение изменить. Но многое ещё предстоит. Эйфория после выпуска барсов была. Но мы сразу же понимали, что надо работать дальше. Программа продолжает реализовываться. Цель — заселить весь Кавказ 40–50 особями, тогда она будет сама развиваться. 

— Вы продолжаете работу?

— Сейчас всё немного затихло, но мы замедлились, чтобы найти новые подходы. Дальнейшее волонтёрское развитие этого проекта я вижу таковым. Нам надо создавать общественную экологическую организацию с сильным экспертным сопровождением и сильным волонтёрским крылом. Это будет выход на другую ступеньку. Мы пока занимаемся планированием этого всего и не стремимся охватить всех. Больше стремимся свой опыт зафиксировать и преобразовать во что-то более стабильно работающее и системное.

— Одни и те же ребята в разных волонтёрских проектах?

— Активистов много не бывает. Нам всем сложно отказаться от всего разнообразия деятельности, потому что часто бывает некому. Ребят вытягивают в разные проекты, когда видят активистов в университете. Мы же пытаемся с другой стороны их вытягивать. Но ребята сами выбирают, в чём хотят участвовать, а мы советуем им пробовать всё. Выбор должен быть. Это как раз возможность понять, что тебе нравится, какой стиль работы, какая тема. 

— В каких проектах ты работаешь сейчас?

— Новое экологическое направление в истории моего волонтёрства — это раздельный сбор в нашем университете. Есть ребята, которые хотят этим заниматься пока хотя бы в рамках одного университета. У ребят грандиозные планы, и мы будем помогать в их реализации, а затем масштабировать на всю республику. Этого опыта у республики нет, но он необходим, особенно в рамках принятой так называемой «мусорной» реформы. Рано или поздно эти задачи встанут и перед регоператором, и перед нашими органами власти.

 — Чиновники говорят, что наши люди не готовы к этому…

 — Точно так же говорили, что и к барсам люди не готовы. Мне кажется, что внедрение раздельного сбора как раз поможет людям изменить отношение к мусору в принципе и воспринимать его как отходы, сырье, что-то полезное и поэтому доносить до бака. Не нужно сначала учить людей выбрасывать мусор в правильные места, а потом учить их раздельному сбору. 

Раздельный сбор как раз-таки поможет решить все остальные вопросы и на природе, и в городах. Мне кажется, это только ускорит процесс принятия экологической ответственности каждым человеком. Лет пять назад надо было начинать людей к этому готовить. Люди, может быть, и не готовы. Но есть огромное количество гражданских активистов, которых если объединить, то они перевернут сознание большинства населения. 

— Какой проект для тебя — наибольший повод для гордости?

— Наверное, всё-таки проект по возвращению барсов. Он самый запавший в душу, он самый необычный. Когда мы начали им заниматься, мне пригодился весь накопленный опыт, до самых затерявшихся крупиц. Он самый тёплый, самый родной.

— Объединены ли как-то волонтёры между собой?

— На разных уровнях есть люди, которые их объединяют. Волонтёрское движение в России — в основном это сфера влияния комитетов по делам молодёжи и Росмолодёжи, Роспатриота, которые организуют всероссийские конкурсы для волонтёров. В Осетии существует Ресурсный центр поддержки добровольчества, однако существует ещё огромное множество отдельных групп при вузах, при школах, при факультетах, которые, по сути, никак не объединены, но благодаря тому, что прошлый год прошёл, как Год волонтёра, мы друг друга увидели, перезнакомились. И пусть мы не работаем под одним колпаком, мы хотя бы можем общаться, находиться в близком контакте. 

— Волонтёрство подразумевает безвозмездную деятельность. Но существовать, выживать как-то надо. Как это удаётся?

— Поэтому волонтёрство в нашей стране — в основном, молодёжное. Школьники и студенты имеют большое количество времени, которое они могут тратить по своему усмотрению. И хорошо, что они его тратят на помощь кому-то. И мы стараемся их не перегружать. Самое главное — не допускать каких-то событий, смысл которых непонятен и непонятны результаты. Если доброволец понимает, зачем он пришёл, и какой от этого будет эффект для него и для общества, он будет готов тратить в следующий раз ещё больше своего времени. 

Он подтянется и на учёбе, чтобы у него ещё больше времени освободилось. У нас много ребят, которые хорошо учатся и в школе, и в университете, и это позволяет им тратить намного меньше времени на сессии и на экзаменах. Если ты хочешь чем-то заниматься, ты найдёшь на это время. А хотеть ты будешь, когда понимаешь, что это, и для чего. А сами организации существуют за счёт грантов. Это Фонд президентских грантов и грантовый конкурс Росмолодёжи. Существует также огромное количество тематических фондов, но мы пока не занимались поисками дополнительного финансирования. 

— Сколько человек сейчас занимаются волонтёрством в Осетии?

— В разы больше, чем несколько лет назад. Волонтёрское движение у нас в республике, по сути, началось формироваться в 2015 году, когда вся страна готовилась к 9 Мая и по всей стране создавались штабы волонтёрского корпуса. Тогда мы начали привыкать к слову «волонтёр». И тогда же мы поняли, что их не нужно где-то искать. Нам надо дать о себе знать, а ребята — сами приходят. 

Приходили школьники с родителями, приходили студенты, приходили и взрослые люди, которые хотели внести свой вклад в празднование Дня Победы. И перед организаторами стояла сложная задача не упустить этих людей, сразу занять их чем-то, потому что, когда человек впервые приходит в общественную деятельность, ему нужен положительный опыт. Если ему не понравится, возможно, он потом вообще не придёт ни к кому больше. Желание быть кому-то полезным пропадёт.

— Какие проекты ты бы хотела осуществить в нашей республике? Или каких в нашей республике не хватает? 

— Я бы хотела продолжить работу по сохранению биоразнообразия. Наладить комплексный подход, объединяющий наши заповедники. В идеале вся работа должна быть объединена одним вектором. Я бы хотела заняться раздельным сбором отходов в масштабах республики. Я недавно нашла свой блокнот со стратегией развития этой идеи. Блокноту уже пять лет, но тогда мне не хватило команды, наверное. Сейчас я понимаю, что для него пришло время, и я буду в него углубляться. Что же касается других проектов — нет такой сферы, в которой их было бы достаточно.