Сколько было выслушано теорий и домыслов о том, почему наши дети не хотят учиться и вырастают малограмотными невеждами, допускающими грамматические ошибки даже в написании своего собственного имени. Ежедневные поиски виновных. Школа, плохие соседские дети, государство и политики…

Ох уж эти женщины! Не перестаю ежесекундно удивляться и восхищаться этими совершеннейшими на Земле созданиями! С какой скоростью они меняют окружающий нас информационный мир! Не успеешь произнести слово, как оно уже на устах тысяч любительниц разносить устную почту!
Проводя лечебную процедуру девушке, которая в то время, пока я занимался её грудным радикулитом, без устали тараторила о том, какие мужчины гады и пройдохи, я, будучи её лечащим врачом, решил поддержать её в сказанном ею. Те врачи, которые заинтересованы в избавлении пациента от болезни, поймут меня.

Поэт! Смотрю в твои глаза

И вижу непокорный стих,

Что будет мстить врагов разя,

Навек за павших и живых!

Поэт и врач. Нечастое явление, тем не менее земля Осетии рождает и таких людей. Один из них, Асланбек Пагиев, дал интервью газете «Терские ведомости».

Улыбка. Улыбка и презрение. Это реакция на жалобы людей, которые плачут по любому малейшему поводу. Кто-то считает своим долгом рассказать, как он вчера подвернул ногу и потянул связки стопы. Другой жалуется на небольшой ожог или головную боль. Третьему неделю назад удалили аппендикс. Ему не терпится поделиться, как он выдержал «по-мужски» неимоверные боли, когда его «РЕЗАЛИ». Один «прострелен» радикулитом, второй никак не решится пойти к стоматологу… Бесконечные стоны и рыдания людей, представления не имеющих, что такое боль, и ничего не знающих о ней. Где они находят столько слёз?!

Приветствую тебя, дорогой племянник! Спасибо, что не забываешь о старой кляче, что возила тебя на горбу, когда ты был совсем мальцом. Муза, говоришь, объявилась? Обещает сделать тебя гением пера? Гони её ко всем чертям! Без неё пишется легко и красиво. А, как придёт, начинается. То слово неправильно стоит, смысл убегает, то надо ставить запятую, чтобы выделить мысль. Да ну её! Без неё спокойней и радостней. Как возьмёт тебя ночью за ноги и швах (!) об стену головой. – Пиши, – говорит, – Вася! И тут ей уже неважно, что она не в ту дверь вошла, и ты вовсе и не Вася никакой.

Если вы вдруг оказались в той части света где каждый вами встреченный человек либо талантливый вундеркинд, либо безумно одарённый гений, не удивляйтесь. Вы попали в Богом избранный край – Аланию.

«Это был последний день пребывания детей в «Артеке». Церемония прощания проходила у костра. Я взял с собой супругу Фатиму. И, несмотря на протесты Петра Харитоновича Атаева, прихватил осетинскую гармонику. Я понимал причину его возражений. Это были траурные дни. Но я хотел, чтобы дети сбросили груз тяжких воспоминаний с хрупких плеч, и сумели разорвать страшную, невидимую связь с трагедией, начать новый отсчёт времени своей жизни.

Было уже темно. Территория лагеря строго охранялась. И, пока мы получили возможность войти в лагерь и добраться до костровой площадки, там уже никого не было. В костре догорали последние угли. Мы с досадой уселись на скамейки. Корпуса, где проживали дети, спрятались за деревьями, под покровом ночи. Я взял гармонику, и заиграл осетинскую мелодию. Она прозвучала, как призыв. Дети, услышав родную музыку в темноте, стали сбегаться к нам. Они выбегали из разных мест, со всех сторон. Через несколько минут площадка была заполнена детьми, взрослыми и руководителями групп. Я передал гармошку Мадине, сопровождавшую одну из групп, и гармонь с новой силой заполнила пространство своей мелодией. Это было очень трогательно. Перехватывало дыхание. Сердце учащённо билось. На глаза у нас и у Петра Харитоновича наворачивались слёзы. Дети стали танцевать осетинские танцы. Танцевали и взрослые. В этот момент я увидел яркие искорки радости в глазах детей. Нам стало ясно, что силы, которые приложили все организаторы их отдыха, были не напрасны».